Старший мастер кузнечного производства Петербургского тракторного завода (входит в группу компаний «Кировский завод») Нина Печенцова о работе на большом предприятии никогда не мечтала. Она хотела быть тренером и воспитывать будущих чемпионов. На завод пришла в конце 1970-х годов: думала, это временно, а оказалось — на всю жизнь. Не смогла бросить работу, которую, неожиданно для себя, полюбила всем сердцем.
В нашей семье было шестеро детей: пятеро братьев и я. Мы жили в селе Овчинец — это Брянская область, недалеко от границы с Белоруссией. Большое село, домов пятьсот. Там был свой магазин, школа-восьмилетка, клуб, где проводили танцы, показывали кино и занимались самодеятельностью. Например, моя мама Матрена Петровна пела в хоре.
Многие деревенские работали в местном совхозе. Отец Николай Афанасьевич был скотником и ухаживал за лошадьми, а мама — дояркой. Они уходили рано и приходили затемно, поэтому мы, дети, их и не видели. Мы сами росли: старшие воспитывали младших, и у каждого были свои обязанности по хозяйству. Так тогда все жили. Наш дом — ему около ста лет — стоял на горке, а внизу текла речка Ипуть.
Каждый день с семи лет я таскала по два ведра воды на коромысле.
Каждый день с семи лет я таскала по два ведра воды на коромысле.
Хозяйство было большое: огород 50 соток, три коровы, овцы, поросята, куры, утки, гуси — всё как положено. Мы, дети, за скотиной ухаживали, сажали, пололи, на сенокос с родителями ездили, еду готовили. Сколько себя помню, всё в трудах: как родились, так и трудимся. Все понимали, что надо двигаться, нельзя останавливаться. Если остановишься, то все. Зато и семью кормили всем своим.
Восемь классов я окончила в родном селе, а девятый и десятый — в соседнем городе Сураж.
Иногда зимой совхоз выделял транспорт и нас довозили до школы,
но часто мы ходили пешком: десять километров туда и десять — обратно.
Выходили в шесть утра, а возвращались в половине девятого вечера. Зимы тогда
были суровые, не такие, как сейчас. Но я надевала валенки, которые были
на два размера больше, потому что старшего брата, шубу и шла в школу. Молодая
была, не чувствовала нагрузок.
В нашем селе почти все оканчивали
десятилетку и уезжали в Москву или Ленинград. Мы мечтали вырваться, посмотреть
страну, увидеть лучшую жизнь.
Я училась хорошо, без троек, занималась лыжами и волейболом, выступала за район на первенстве области и хотела поступать на тренера в Институт физической культуры имени Лесгафта.
Сейчас это Университет физической культуры, спорта и здоровья имени П. Ф. Лесгафта.
Поэтому в 1979 году — мне тогда было 17 лет — приехала в Ленинград.
Здесь у меня уже жил старший брат, Иван. Узнав о моих планах, он
сказал: «Ну и зачем тебе это? Иди-ка лучше получи нормальную рабочую профессию,
например машиниста крана». Я говорю: «Да ты что, я высоты боюсь, в жизни не смогу
работать». Думаю, он предложил мне это, потому что сам был рабочим и всю жизнь строил
дома.
В его словах была правда. Стипендия в университете — копейки, на шее
у родителей я сидеть не хотела, а рабочая профессия давала стабильный
заработок. И я решила: окончу ПТУ по профессии «Машинист электромостового крана»,
устроюсь на завод и параллельно буду учиться в университете. Мне казалось,
что ничего сложного в этом нет. Потом, конечно, поняла, что это не так.
О своей будущей профессии я вообще ничего не знала.
О своей будущей профессии я вообще ничего не знала.
Видела только башенные краны со стрелой, которые строят дома, а те, которые используются на предприятии, нет. Первый раз увидела их, когда пришла на обзорную экскурсию от ПТУ на Кировский завод. Огромное предприятие, словами даже не передать. Как будто попал в шумный улей. Машины туда-сюда ездили, поезда гудели, а от проходной шел сплошной поток людей. После родного села мне показалось, что я попала в центр мира. И мне захотелось здесь остаться, испытать себя. Еще на практике меня закрепили за термическим цехом Кировского завода.
Директор нашего ПТУ Михаил Иванович Животиков мне сказал: «Да, сложная работа, зато и на пенсию выйдешь досрочно, в 45 лет».
В общем, обрисовал перспективу. Цех и правда был непростой: печи, температура в которых доходила до 1200 градусов по Цельсию, жар от раскаленного металла, копоть, масляная гарь и мостовые краны, которые перемещали многотонные грузы, с ювелирной точностью подавали на закалку огромные детали, загружали в печи торсионы и пятиметровые валы.
Сначала я очень боялась выпасть из открытой кабины крана. «Как работать-то будешь?» — спросила меня крановщица Тамара Штолина. «Наверно, освоюсь, дайте мне какое‑то время». И тогда она поднялась вместе со мной на кран и первый день сидела рядом. Помогали вообще все, хотя никто не обязывал это делать. Не было такого, что на тебя наорут, ничего не объяснят, а потом на работу идти не хочется. Старшие крановщицы могли спросить: как у тебя дела, чем ты занят, где живешь, какая помощь тебе нужна? Оттого, что были такие наставники, и работа шла легче.
Стержни из стали.
Сначала я очень боялась выпасть из открытой кабины крана. «Как работать-то будешь?» — спросила меня крановщица Тамара Штолина. «Наверно, освоюсь, дайте мне какое‑то время». И тогда она поднялась вместе со мной на кран и первый день сидела рядом. Помогали вообще все, хотя никто не обязывал это делать. Не было такого, что на тебя наорут, ничего не объяснят, а потом на работу идти не хочется. Старшие крановщицы могли спросить: как у тебя дела, чем ты занят, где живешь, какая помощь тебе нужна? Оттого, что были такие наставники, и работа шла легче.
Со временем я полюбила мои краны.
У каждого был свой характер: какие-то, например, лучше тебя слушались —
поломок на них было меньше. Мы старались даже с кем-то поменяться, если выпадала
очередь работать не на «своем».
Если честно, я гордилась тем, что
крановщица. Это было не хуже, чем стоять за прилавком. Любой рабочий
в советское время считался человеком с большой буквы. Да, инженер мог придумать
какую-то деталь, но воплощали ее в жизнь простые люди. Все это понимали, поэтому
у рабочих были большие льготы и хорошая зарплата. Например, только придя после ПТУ
в цех, я уже получала 130 рублей. Для сравнения: проезд в транспорте тогда
стоил три копейки, хлеб — 14 копеек, а килограмм любительской колбасы — около двух
рублей.
Ребята с завода пользовались у девушек популярностью. Короткое слово «рабочий» означало, что парень ответственный, надежный и со стабильной зарплатой. У меня было много кавалеров, но мужа я нашла на Кировском заводе.
Его звали Сергей Александрович Печенцов. Сережа.
Он был модельщиком в деревомодельном цехе — вот такая простая рабочая профессия. Мы познакомились на заводской турбазе в поселке Сиверский. Он пригласил меня на танец — с этого все и началось. В сентябре 1985 года сыграли свадьбу, и я переехала к Сереже. Он жил вместе с родителями. Приняли меня хорошо, как дочь, вот честно. Я была своей, потому что работала на заводе — там же, где мой муж, его родители, дядя и тетя.
Гатчинский район Ленинградской области.
Когда родился наш сын Кирилл, муж сделал для него кроватку-качалку из дерева — обалденную. Потом в ней спала дочь Аня, а затем и наши внуки. Только в том году мы отдали кроватку знакомым…
Сережа мог сделать все что угодно: столик, прикроватную тумбочку, шкаф, — мне оставалось только попросить.
Он же был краснодеревщиком, поэтому мы почти ничего из мебели не покупали. Сережа и меня учил работать с деревом: мы вместе построили на даче баню, веранду. Мне нравилось ощущать запах стружки, видеть, как постепенно из ничего появляется что-то красивое, да и просто быть рядом с мужем.
Сережа очень рано умер. Ему было всего 49 лет.
Сердце остановилось. Раз — и всё... Я вспоминаю мужа и понимаю, как хорошо мы жили. У нас были общие интересы, мы часто обсуждали работу, рассказывали о проблемах в цехе, иногда, конечно, спорили, заводились. Но никогда не надоедали друг другу.
Сердце остановилось. Раз — и всё... Я вспоминаю мужа и понимаю, как хорошо мы жили. У нас были общие интересы, мы часто обсуждали работу, рассказывали о проблемах в цехе, иногда, конечно, спорили, заводились. Но никогда не надоедали друг другу.
Самое трудное время — 90-е. У нас на заводе были уникальные рабочие: термисты, слесари, кузнецы. Они годами приумножали свой опыт, и вдруг его стало некому передавать, потому что молодежь не шла на завод. Больно было смотреть, как старики потихоньку уходят, а их знания пропадают. Задержки зарплаты, трехдневка, массовые сокращения — все это я прошла. Но у меня и мысли не было уйти с завода: наверно, прикипела к нему.
Я ведь даже университет не стала оканчивать, хотя поступила туда на заочное отделение. Неудобно было все время отпрашиваться с работы на учебу и подводить людей. А вот моему мужу в 90-е пришлось временно уйти работать на стройку, чтобы прокормить семью. Правда, при первой же возможности он вернулся обратно на предприятие.
Я ведь даже университет не стала оканчивать, хотя поступила туда на заочное отделение. Неудобно было все время отпрашиваться с работы на учебу и подводить людей. А вот моему мужу в 90-е пришлось временно уйти работать на стройку, чтобы прокормить семью. Правда, при первой же возможности он вернулся обратно на предприятие.
Сейчас я понимаю, что завод дал мне все: работу, семью, друзей, и даже, как сейчас говорят, карьеру.
От машиниста крана я доросла до старшего мастера кузнечного производства. У меня в подчинении 22 человека: это термисты, наждачники, чистильщики, стропальщики, кузнецы. Ни одной женщины, чисто мужской коллектив. И все очень молодые — до 40 лет. Сейчас в рабочие профессии стала приходить именно молодежь. Причем это люди с очень разным образованием: у меня есть наждачник, который раньше работал в медицине; термист — бывший компьютерщик, который любую технику может починить. Я ему говорю: «Зачем тебе пылью в цехе дышать, ты в любом месте не пропадешь». «А мне здесь нравится», — отвечает он. Есть ребята, которые в салоне машины продавали, менеджерами были. В основном людей привлекает стабильная зарплата, которую выплачивают вовремя.
Термисты, наждачники в нашем цехе могут зарабатывать от 50 тысяч рублей в месяц. Конечно, чтобы получить хорошие деньги, надо потрудиться, отковать что-то, «оттермичить», а если надо — и на выходных поработать. Не бывает так, что, ничего не деламши, получаешь кучу денег, и мои ребята это понимают. Все они семейные, несут ответственность за детей и жен.
Cемья — это их стимул зарабатывать.
Но не только в этом дело: еще очень важна атмосфера на работе. Приходит новый человек, а ты к нему почти как к ребеночку. Его надо буквально на руках выносить, чтобы он через несколько лет стал мастером. Я со своими ребятами разговариваю, как раньше разговаривали со мной. Знаю про их семьи, дачи, проблемы. Бывает, у них какие-то личные неурядицы, а поделиться не с кем, потому что многие приехали из регионов — друзья и родственники остались далеко. И они рассказывают мне. Посидишь, поговоришь, совет какой-нибудь дашь, смотришь — и отошел человек, домой вернулся, с женой помирился, а в конечном счете и работать лучше стал.
Многие приводят на завод своих родственников, знакомых. И я тоже.
Например, семь лет назад позвала в наш цех своего зятя. Он термист, хороший специалист, ничего не скажу. У меня они все хорошие. Я его никак не выделяю, и ребята это подтвердят: требую все, как от обычного рабочего. А какое‑то время назад в кузнечном цехе работал мой сын, причем он был моим непосредственным начальником. Конечно, я его слушалась, а как иначе? Когда тебе дают указания, надо выполнять. Если мне казалось, что он в чем-то неправ, я выясняла это дома, не при коллегах. Но такое случалось редко: он знал свою профессию.
Больше сорока лет я работаю на заводе и, конечно, давно могла бы уйти на пенсию. Каждый раз думаю: все, этот год последний, уволюсь, проведу лето на даче с внуками, построю, наконец, новую беседку. А потом понимаю: никуда я не уйду, тянет меня на завод. Как это — не идти на работу? Это же можно за неделю все дела переделать, а потом сойти с ума от скуки. Я даже в отпуске начинаю скучать по цеху, по своим ребятам. Недавно была в отгуле, а они мне сообщение прислали: «Мы сегодня хорошо потрудились, вот сколько продукции сдали». Я им в ответ: «Молодцы!» На работе даже болячки проходят: что-то делаешь, крутишься и просто забываешь о них. Поэтому, пока есть силы, поработаю, а там уж…
Помните, я вам рассказывала, что в молодости хотела поступать в институт на тренера? Иногда думаю: каким бы тренером я была? Наверно, нормальным: детей бы воспитывала, душу им отдавала. Но это была бы совсем другая, чужая судьба. Я не увидела бы столько, сколько на Кировском за эти сорок лет.
Ведь завод — это не просто какие-то железки, это моя жизнь.
Наладчик станков и манипуляторов с программным управлением
